С христоматиею, расположенною по эпохам. От древнейших времен до татарщины.

Способность мыслить критически и строго научно никогда не была сильной стороной Миллера, и он себя чрезвычайно привольно чувствовал, примыкая к методу более поэтического, чем научного исследования, где домыслы исследователя могли развернуться с полной свободой и где двух-трёх сближений было достаточно, чтобы создавать весьма стройные, хотя и столь же произвольные объяснения. Миллер довел увлечения мифологической школы до последних крайностей; огромная докторская диссертация его « Илья Муромец и богатырство Киевское» (СПб., 1870), несмотря на массу труда, в неё вложенного, на громадный и впервые собранный здесь сравнительный материал, в настоящее время никакого серьёзного значения не имеет. Научной ценности диссертации, не меньше её увлечений солнечно-грозовым толкованием народной поэзии, вредило стремление автора показать нравоучительную сторону былинного эпоса. Не сознавая полного противоречия между толкованием мифологическим, отбрасывающим зарождение былин до отдаленнейшей, доисторической древности, Миллер тому же самому эпосу давал толкование бытовое, как выразителю русских народных идеалов вообще. Тот же Илья Муромец, бой которого с сыном будто бы означает, что «бог-громовник, производя, то есть порождая, тучи, с другой стороны, их же уничтожает», непостижимым логическим скачком является вместе с тем у Миллера олицетворением глубины понимания русским народом сущности христианства, как религии заботы о ближнем и о правде. Диссертации предшествовал учебник: «Опыт исторического обозрения русской словесности» (2-е изд., СПб., 1865), доведенный до монгольского периода, с отдельной хрестоматией к нему (2-ое изд., СПб., 1866). При всех своих мифологических крайностях «Опыт» сослужил большую службу тем, что впервые вводил в преподавание подробное ознакомление с народной словесностью. В конце 70-х годов Миллер энергично полемизировал с В. В. Стасовым по вопросу о возможном происхождении былин.

Изучение народной словесности сделало Миллера убежденным приверженцем славянофильства, но славянофильства в его первоначальном, идеалистическом виде, свободном от казенного патриотизма. Если Миллер с восторгом относился к древней Руси, то потому, что видел в ней господство общинного духа, «народосоветие» и торжество истинно христианских начал. Он молитвенно относился к реформам Александра II, мотивируя своё благоговение формулой адреса старообрядцев: «в твоей новизне старина наша слышится». На точку зрения старого славянофильства и его любви к свободе становился Миллер и в своей очень видной деятельности по славянскому комитету. Энергичный член совета, в 1870-х гг. даже товарищ председателя, Миллер мало подходил к общему составу этого общества; его терпели, потому что он был популярный оратор, привлекавший на общие собрания большую публику, и притом публику необычную, равнодушную или даже враждебную к общему направлению комитета, но отзывчивую к искреннему призыву Миллера братски придти на помощь угнетенным единоплеменникам. Речи и статьи его по славянскому вопросу собраны в книге «Славянство и Европа» (СПб., 1877). Главный тезис её: «Общинность и равноправность — вот она славянская правда». Верный этому девизу, Миллер никогда не превращал славянофильство в русофильство и даже в польском вопросе радикально расходился с Катковым: его защиту «реальных интересов» России Миллер считал «грубым материализмом». Отношение Миллера к Каткову лучше всего, вообще, характеризует коренное отличие мировоззрения Миллера от патриотизма известного пошиба. Направление «Московских Ведомостей» всегда было глубоко несимпатично гуманному профессору; он никогда не стучался в двери катковских изданий, хотя его там очень охотно печатали бы, а он очень нуждался в органе, где бы помещали его статьи. Желание разграничить славянофильство от Каткова было причиной тяжелого удара, постигшего Миллера незадолго до смерти. Когда Катков летом 1887 г. умер, Миллер одну из первых же лекций осеннего семестра 1887 г. посвятил «Славянофилам и Каткову», в которой резко охарактеризовал стремление Каткова «свести Россию с пути освобождения её народных и общественных сил». Появление лекции в «Русском Курьере» (1887, № 267) повело за собой отставку Миллера, которого около этого же времени подверг систематическому преследованию «Гражданин».